В интернат я попал из больницы, когда мне еще не было и года. Там меня вылечили от бронхита, который я подхватил, лежа в грязных пеленках на лавочке в парке. Мать просто оставила меня, как бросают никому не нужную собачонку, не знаю, что было бы со мной, но в ноябрьских сумерках случайный прохожий, гулявший в том отдаленном уголке парка, увидел, что на лавочке лежу я, вызывал полицию и «скорую».
Все, что было потом в интернате, не хочется даже вспоминать. Драки, унижения, постоянное чувство голода и зависти к тем счастливчикам за стенами казенного дома, которых мы видели из окон. Они шли с руку с родителями, что-то обсуждали, капризничали, их наказывали, но каждый из нас был готов на любое наказание, лишь бы вот так, пойти за руку с отцом или матерью.
Уже в школьном возрасте мы начали сбегать из детдома, бродить по городу в поисках приключений, и, как правило, находили их. Не всегда это были невинные забавы. Мы бросали камни в проезжающие автомобили, после удачных бросков, когда по стеклам бежали полоски разрушений, бежали, что есть сил от мчащихся за нами владельцев. Убежать удавалось не всем, после чего вся компания попадала в отделение полиции, не бросать же товарищей, которым и так досталось больше оплеух, подзатыльников и пинков.
Там с нами беседовали инспектора. Чаще всего я встречался в полиции с Натальей Ивановной, совсем нестарой, красивой женщиной. Мне подсознательно очень нравился ее голос, я почти не слышал, что она говорила, просто таращил на нее глаза, и представлял, что это голос моей мамы. Наталья Ивановна видела мою реакцию, и особо не ругала меня, терпеливо объясняя, что наши хулиганские действия ни к чему хорошему не приведут, а с возрастом у нас появятся серьезные проблемы.
Иногда в беседах ей помогал ее муж, он работал в одном из дежурных экипажей полиции, и периодически привозил меня на «прием» к своей жене. В отличие от других сотрудников, он никогда не был с нами груб, и решительно сдерживал чересчур ретивых владельцев авто, стремящихся еще как-то нас задеть.
В тот вечер я опять попал к Наталье Ивановне. Меня поймали в магазине, где я хотел стащить бутылку лимонада, чтобы отпраздновать свой День рождения с друзьями. Охранник магазина схватил меня за руку, когда я уже почти проскользнул между очередным покупателем и кассой, и поволок в подсобное помещение. Там, до приезда полиции, он грозил мне, что заставит выпить весь лимонад в магазине, чтобы я, наконец-то напился. Его лекцию на полуслове прервал муж Натальи Ивановны. Он забрал меня в машину, покачал головой, и сказал:
— Ну что, Мишка, поехали к Наталье Ивановне?
Я молча сопел на заднем сидении, держа в руках злополучную бутылку лимонада, за которую рассчитался полицейский.
В кабинете я, как под гипнозом опять просто слушал голос Натальи Ивановны, и вдруг, сквозь какой-то туман в голове, услышал:
— Миша, давай будем жить вместе?
Непослушным языком я еле сумел произнести:
— Это как, «вместе»?
— Ты, я, и дядя Женя, мой муж. У нас будет одна дружная семья, мы будет уважать и любить, и никогда не будем подводить друг друга…
После этих слов я не выдержал, разревелся, и уткнулся в плечо обнявшей меня Натальи Ивановны.
— Ну что ты, сынок, все будет хорошо, вот увидишь, — сказала она. – Вот, и дядя Женя к нам пришел.
В кабинет зашел ее муж, присел около меня:
— А давай-ка лимонад пить, в честь твоего Дня рождения, зря, что ли я в магазин за ним ездил?
Его шутка всех нас развеселила. Я смотрел на разлетающиеся пузырьки в лимонаде, представлял себя в квартире Натальи Ивановны и дяди Жени, мне так захотелось называть их мамой и папой, что я от избытка чувств и эмоций схватил их за руки и пообещал:
— Я вас никогда не подведу, честное слово!
Мама Наташа опять обняла меня, погладила по голове:
— Конечно, сынок, так и будет…
