– Пап, я не понимаю, почему вообще должна с кем-то делиться бабушкиным домом? – Марина стояла у окна, рассеянно помешивая ложечкой давно остывший чай.
Игорь Петрович устало потер переносицу:
– Дочь, давай спокойно поговорим. Бабушка сама решила оформить дарственную на меня. Это ее право.
– Ее право? – Марина отставила чашку. – А мое право где было все эти годы? Когда я осталась в двенадцать лет практически одна? Когда мама пахала на двух работах?
– Марина, перестань…
– Нет, это ты перестань, пап! Кто все эти годы ходил к бабушке? Кто готовил ей, убирался, таскал сумки из магазина? Я! А где был ты? Строил новую семью?
В комнате повисла тяжелая тишина. За окном покачивалась старая яблоня – та самая, которую когда-то посадил дед. Каждую весну она цвела так щедро, что вся дорожка к дому становилась белой от лепестков.
– Мариночка, – Игорь Петрович присел в потертое кожаное кресло, – я понимаю твои чувства…
– Ничего ты не понимаешь! – она резко обернулась. – Знаешь, что я помню особенно хорошо? Как бабушка приходила к нам каждый день, когда ты ушел. Готовила, проверяла уроки, пока мама разрывалась между работами. А теперь, значит, ты хочешь продать часть участка, чтобы твой Кирилл мог открыть свой бизнес?
– Он не «мой Кирилл», а твой сводный брат.
– Сводный брат? – Марина невесело усмехнулась. – Я его видела от силы раз десять за все эти годы. И вообще, при чем здесь он? Бабушкин дом всегда был нашим местом. Здесь выросла я, здесь росла мама…
В этот момент в комнату неслышно вошла Елена с подносом в руках.
– Я испекла яблочный пирог, – мягко произнесла она. – Может, попьем чаю все вместе?
– Лен, бабушке нельзя сладкое, у нее диабет, – устало ответила Марина. – Хотя откуда тебе знать? Ты к ней заходишь раз в полгода, и то по праздникам.
– Марина! – одернул дочь Игорь Петрович. – Не говори так с Леной.
– А как мне говорить? – Марина подошла к отцу вплотную. – Как будто все прекрасно? Как будто это нормально – взять и переделать бабушкин дом под две квартиры: одну для вас с Леной и маленьким Сашей, вторую для Кирилла, когда женится? А мне великодушно выделить комнату в восемнадцать квадратов?
– Марина, прекрати истерику, – Игорь Петрович поднялся с кресла. – Ты уже взрослая женщина, а ведешь себя как подросток.
– Истерику? – глаза Марины наполнились слезами. – Знаешь, что самое обидное? Ты даже не понимаешь, что делаешь неправильно. Для тебя это просто дом, который можно поделить, продать, перестроить. А для меня… Для меня здесь каждый уголок – это воспоминание.
В комнату вбежал восьмилетний Саша, младший сын Игоря и Елены:
– Пап, там Кирилл приехал!
– О, отлично, – Елена заметно оживилась. – Я пойду встречу его.
Марина отвернулась к окну. Во дворе припарковалась новенькая «Тойота» – подарок отца Кириллу на девятнадцатилетие.
«А мне на восемнадцать он подарил сережки. Маленькие такие, скромные», – пронеслось в голове у Марины.
– Всем привет! – раздался бодрый голос Кирилла. – О, пирог! Мам, ты же знаешь, как я люблю твою выпечку.
Высокий симпатичный парень, затянутый в модный спортивный костюм, уверенно прошел в комнату.
– Привет, сестренка! – он попытался приобнять Марину, но та отстранилась.
– Я тебе не сестренка.
– Марина! – снова одернул ее отец.
– А что Марина? – она развела руками. – Давайте уже не будем притворяться большой дружной семьей. Кирилл, ты же за этим приехал? Обсудить, как будете делить бабушкин дом?
– Вообще-то я хотел всех собрать и рассказать о своих планах, – Кирилл присел на диван. – У меня есть отличная бизнес-идея. Если продать часть участка…
– Вот! – Марина торжествующе посмотрела на отца. – Что я говорила? Уже все распланировали!
– Дочка, – Игорь Петрович устало опустился обратно в кресло. – Давай без эмоций. Кирилл получил экономическое образование, у него хорошая идея для бизнеса. Почему бы не помочь парню встать на ноги?
– А мне кто помогал? – тихо спросила Марина. – Когда я училась на юрфаке и подрабатывала по ночам в кол-центре? Когда снимала угол в общаге, потому что общежитие не дали? Где ты был тогда, папа?
В комнате повисла тяжелая тишина. Маленький Саша испуганно прижался к матери. Елена машинально гладила сына по голове, не зная, куда деть глаза.
– Знаете что? – Марина решительно направилась к выходу. – Я сейчас к бабушке. Надо ей лекарства отвезти и продукты купить. А вы тут планируйте, делите, продавайте…
– Марин, – окликнул ее отец. – Подожди…
– Чего ждать, пап? – она обернулась в дверях. – Пятнадцать лет ждала, что ты вспомнишь о том, что у тебя есть дочь. Хватит.
Марина вышла, громко хлопнув дверью. В кармане завибрировал телефон – звонила бабушка.
– Мариночка, ты где? – голос Анны Михайловны звучал встревоженно.
– Бабуль, еду к тебе. В магазин только заеду.
– Что-то случилось? Голос дрожит…
– Все нормально, – Марина смахнула непрошенную слезу. – Просто… с папой поговорили.
– А-а-а, – протянула бабушка. – Значит, рассказал про дарственную?
– Да уж рассказал. И про планы на дом тоже.
Через два часа Марина уже раскладывала продукты на бабушкиной кухне. Анна Михайловна сидела за столом, внимательно наблюдая за внучкой.
– Садись, чаю попьем, – она похлопала по стулу рядом. – И расскажи мне все по порядку.
Марина опустилась на стул и вдруг разрыдалась, уткнувшись в бабушкино плечо:
– За что он так с нами? Почему все время выбирает их, а не нас?
Анна Михайловна гладила внучку по голове:
– Знаешь, я ведь не случайно решила оформить дарственную именно сейчас.
Марина подняла заплаканное лицо:
– В смысле?
– Я же все вижу, девочка моя. Вижу, как ты разрываешься между работой и заботой обо мне. Как тебе тяжело одной. А Игорь… – бабушка тяжело вздохнула. – Сын он мой, конечно, но характером в отца – мягкий, уступчивый. Вот и идет на поводу у всех.
– Но почему тогда…
– Погоди, – перебила ее Анна Михайловна. – Дослушай. Я специально все так сделала, чтобы Игорь наконец-то проявил себя. Чтобы понял, как несправедливо с тобой поступает.
В этот момент в дверь позвонили. На пороге стоял Игорь Петрович.
– Мам, можно к тебе? – он переминался с ноги на ногу, как нашкодивший школьник.
– Заходи уж, – Анна Михайловна встала из-за стола. – Только учти: дарственную я еще не оформила. И не оформлю, пока вы тут все не разберетесь между собой.
– Кстати, – Анна Михайловна внимательно посмотрела на сына, – я тут подумала… Дом-то записан на меня, а живу я в нем одна. Может, правильнее будет Мариночке его передать? Она все равно каждый день здесь.
Игорь Петрович побледнел:
– Мам, ты что же…
– А что я? – спокойно спросила бабушка. – Я пятнадцать лет наблюдаю за всеми. Вижу, кто чем дышит, кто о чем думает. Вот ты мне скажи – часто ты меня навещаешь? Раз в месяц? Два?
– Мам, ты же знаешь – работа, дела…
– Дела, работа… – бабушка покачала головой. – А у Марины, значит, ни работы, ни дел нет? Она вон каждый день прибегает. То продукты принесет, то уберется, то просто посидит со мной, поговорит.
Марина молча смотрела в окно. Там, во дворе, качалась на ветру старая яблоня. Сколько себя помнила, это дерево всегда было здесь. Под ним они с мамой любили сидеть летними вечерами, когда еще была одна семья, один дом, одна жизнь…
– Игорь, – голос бабушки стал строже. – Ты когда последний раз с дочерью просто разговаривал? Не о делах, не о проблемах – просто разговаривал?
Отец молчал.
– Вот то-то и оно, – вздохнула Анна Михайловна. – А ведь она у тебя одна. Единственная дочь. И характером – вылитая ты в молодости. Такая же справедливая, принципиальная.
– Была бы справедливая, – пробурчал Игорь Петрович, – не устраивала бы сцен из-за наследства.
Марина резко повернулась:
– Папа, да разве в наследстве дело? Ты правда не понимаешь?
– А в чем? – он развел руками.
– В том, что ты все время выбираешь их! Всегда! Когда Кириллу нужны были деньги на учебу – ты продал свою машину. Когда я поступала – даже не спросил, нужна ли мне помощь. Когда маленький Саша родился – ты отменил нашу единственную за пять лет встречу, потому что он простудился. А я? А я просто перестала ждать…
– Доченька, – Игорь Петрович сделал шаг к Марине, но она отстранилась.
– Нет, пап, дай договорить. Знаешь, я ведь не против твоей новой семьи. Правда. Елена – хорошая женщина. Саша – замечательный мальчик. Даже Кирилл… ну, просто чужой человек, и все. Но я против того, что в твоей новой жизни для меня места просто не осталось.
Бабушка тихонько вышла на кухню, оставив отца и дочь наедине.
– Мне было двенадцать, когда ты ушел, – продолжала Марина. – Знаешь, что я делала каждое воскресенье? Сидела у окна и ждала, что ты приедешь. Не за тем, чтобы подарки привезти или деньги дать. Просто приедешь… просто побудешь со мной… просто поговоришь…
Игорь Петрович опустился на стул, обхватив голову руками:
– Я думал, что делаю все правильно. Обеспечивал, помогал материально…
– Пап, мне не нужны были твои деньги! – голос Марины дрогнул. – Мне нужен был отец. Просто отец, понимаешь?
В кухонном проеме показалась бабушка с чайником:
– Ну что, может, чаю попьем? Заварила с мятой, как ты любишь, Игорёк.
Марина хотела встать, но отец вдруг удержал ее за руку:
– Подожди… Ты права. Во всем права. Я… я все испортил, да?
– Не все, – тихо ответила Марина. – Просто где-то по дороге забыл, что у тебя есть дочь.
– А можно… можно попробовать все исправить? – он посмотрел ей в глаза. – Я знаю, поздно. Знаю, что много времени упущено. Но может…
– Знаете что, – вдруг решительно сказала Анна Михайловна, ставя чайник на стол. – А давайте я вообще никому ничего передавать не буду? Поживу пока сама в своем доме. А вы за это время разберетесь между собой. Научитесь разговаривать. Научитесь слышать друг друга.
– И правда, – вдруг улыбнулась Марина. – Знаешь, бабуль, а ведь это самое мудрое решение.
– Мам, – Игорь Петрович поднял глаза на Анну Михайловну, – прости меня. Я и правда… как-то все неправильно делал.
– Ой, сынок, – бабушка присела рядом, – не мне прощение просить надо.
В этот момент у Марины зазвонил телефон. На экране высветилось «Саша»:
– Алло?
– Марина! – раздался взволнованный детский голос. – А ты где? А папа у тебя? А вы скоро придете? Я тут рисунок нарисовал, хочу показать…
Марина невольно улыбнулась. Все-таки Саша – удивительный ребенок. В свои восемь лет он умудрялся относиться ко всем с такой искренней любовью, что даже у нее не получалось держать дистанцию.
– Сашенька, мы у бабушки. Хочешь… хочешь, приезжай к нам? Только с мамой, хорошо?
Игорь Петрович благодарно посмотрел на дочь.
Через час просторная бабушкина кухня наполнилась голосами. Саша с гордостью показывал свой рисунок – там была нарисована большая яблоня, а под ней много-много человечков.
– Это вся наша семья, – объяснял он. – Вот бабушка Аня, вот папа, вот мама, вот я, вот Марина, вот Кирилл…
– А это кто? – Марина указала на еще одну фигурку.
– А это твоя мама, – просто ответил Саша. – Я ее на фотографии видел. Она красивая.
Марина почувствовала, как к горлу подступил комок. Елена осторожно положила руку ей на плечо:
– Он давно хотел тебе этот рисунок показать. Все спрашивал, когда ты придешь…
Анна Михайловна разливала чай по чашкам и улыбалась. Она-то знала: никуда не денется этот дом, никто его не продаст и не поделит. Потому что не в стенах дело, а в людях, которые в нем собираются.
А яблоня за окном, словно соглашаясь, качала ветвями в вечернем свете.
Через месяц Игорь Петрович позвонил дочери сам:
– Марин, есть разговор. Встретимся?
В кафе он выглядел непривычно растерянным:
– Я тут думал… Может, нам начать все заново? Без этих разговоров про наследство, дом, дележку?
Марина подняла бровь:
– И как ты это видишь?
– Ну, для начала… может, будем раз в неделю встречаться? Просто ужинать, говорить. Я хочу узнать, как ты живешь. По-настоящему узнать.
– А как же бизнес Кирилла?
– Знаешь, пусть сам. Как я когда-то сам начинал. Будет сложно – поможем, конечно. Но не за счет семейного дома.
Марина отпила кофе:
– Ладно. Давай попробуем. Только без обещаний. Просто будем стараться… быть ближе, что ли.
Через полгода Анна Михайловна собрала всех за большим столом: – Значит так, решила я. Дом остается моим, пока живу. А потом – Марине. Но, – она строго посмотрела на внучку, – с условием: никто не будет делить и продавать. Это дом для всей семьи. Большой, просторный – всем места хватит. Будете приезжать в гости, праздники вместе отмечать. А Сашеньке нужен двор, где можно бегать. И яблоня эта, она же его прадед сажал…
– Договорились, бабуль, – кивнула Марина. – Знаешь, а ведь ты права – дом должен жить. А мы… мы просто будем учиться быть семьей. Не идеальной, не «правильной»… Просто – семьей.
