Вальтер Скотт? Майн Рид? Жюль Верн? Сюжеты их произведений просто меркнут перед моими детскими приключениями, да и не только моими, мы все так тогда жили. Чего жаль, так это то, что не нашлось писателя, который бы написал романы, повести и рассказы о том, что действительно было в нашем детстве. Те прилизанные и отполированные строчки о тимуровцах, анекдоты Драгунского не считаются. Того, чем мы жили, просто нет в литературе.
Мы были очень самостоятельными, с семи лет автономное существование с утра до поздней ночи было нормой. Мы сами добирались из школы, иногда через весь город, сражались с дверным замком, разогревали, а чуть позже – готовили себе обед, наводили в квартире порядок. Главным стимулом в нашей деятельности была дисциплина, поэтому мы сами садились за уроки, а авторитет учителя никогда не оспаривался. Его короткие строчки в дневнике имели такой же вес для детей, как для взрослых – статьи уголовного кодекса.
Вердикт «Виновен!» тянул за собой самые неблагоприятные события, особенно, если родителей вызывали в школу для общения с классным руководителем или, не дай Бог, директором. Поэтому мы старались решать свои проблемы в школе сами, без привлечения родителей, и это было еще одно направление тренировки самодостаточности и уверенности в себе, хотя тогда такими понятиями никто не оперировал.
Придя со школы, мы часто находили дополнительное руководство к действию от матери или от отца, и старательно выполняли каждый пункт, выведенный их рукой на тетрадном листе, придавленном сахарницей. Кто-то назовет все это неинтересной рутиной, но рутина часто разбавлялась настоящими приключениями.
Моя родная тетка работала в не очень понятной для меня организации – страховом агентстве. Это давало ей возможность свободно перемещаться по городу, в отличие от родителей, которые могли выйти за проходную только после окончания рабочего дня или с разрешения начальника цеха.
Работа тети Наташи страховым агентом открывала ей двери (естественно, служебные) многих магазинов, и у нее было очень много «нужных» знакомых. Знакомство тогда подразумевало доступ к тому, что видели далеко не все, а если и видели, то не успевали приобрести. Мебель, одежда, продукты и все остальное, создающее быт советского человека часто приобреталось по знакомству или, как тогда говорили, «по блату».
У тети Наташи была щедрая душа, она помогала всем родственникам обзавестись тем, что лежит в подсобках магазинов для «особо посвященных». Как-то она предложила родителям приобрести ковер. Мама загорелась, она уже представляла это изделие текстильной промышленности на стене. Мама даже не спросила о расцветке, тогда было как-то не принято капризничать, все полагались на вкус дизайнера ткацкой фабрики. Единственная проблема – мама не могла отпроситься с работы. Тетя Наташа тут же нашла выход:
— Так моя же любимая племянница на каникулах?
Ее вопрос-утверждение решил все. На следующий день у меня было то самое приключение. Я с трудом протискивалась к прилавку, стараясь не потерять очередь и вот, когда остался всего один шаг до цели, бдительный мужчина, занимавший за мной, понял, что я собираюсь покупать ковер самостоятельно. Он поднял тревогу на весь магазин, призывая общественность озаботиться тем, что ребенок держит в руках талон и крупную сумму денег. Но не все было так просто!
Мой тыл прикрывала тетя Наташа! Она вступила с мужиком в настоящую баталию, оттесняя его от меня, а меня двигая к кассе. Я поняла ее намек, протянула талон, деньги, легко соврала кассирше: «Вон моя мама, около продавца!» Кассирше было безразлично, кто из взволнованных женщин была моя мама, она выбила чек, а это означало однозначную победу!
Потом мы с тетей Наташей и двумя коврами (второй она купила по своему талону для бабушки) ждем «левый» грузовик, опять же, приехавший «по блату», кладем ковры в кузов, и уже расслабившись, едем в теплой кабине домой. Тетя Наташа смеется, я улыбаюсь, вспоминая тревогу в очереди. Тетка меня хвалит:
— А ты молодец, не растерялась! С тобой можно в разведку идти!
Водитель тоже улыбается, понимая, что ковры нам достались не просто так…
Моя лучшая подруга, Марина Голубева занималась в музыкальной школе. В один из дней, после основного урока, преподаватель посоветовала ей подтянуть музыкальную литературу самостоятельно. Марина получила ключ от класса, включила проигрыватель, и добросовестно слушала классиков около полутора часов, пока в классе, и во всей музыкальной школе не погас свет. Нет, веерных отключений тогда не было, просто вахтерша увидела, что стрелка часов перескочила на заветную цифру, и можно уходить домой. Ни о какой сигнализации тогда понятия не имели. Марина осталась одна в темном здании школы. Был декабрь, стояли морозы, уже выпало достаточно снега, и моя подруга приняла командирское решение.
Чтобы не идти по темным коридорам на первый этаж (страшно!), Марина открыла окно, шагнула на пожарную лестницу, спустилась на несколько ступенек, а потом, закрыв глаза, прыгнула метров с трех в сугроб. В сменных тапочках, так как ботинки и шубка остались в раздевалке. Путь домой она преодолела за десять минут, и предстала перед обалдевшей мамой во всей красе. Единственное, за что Марина переживала – чтобы не ругали за намокшие по пути тапочки. Она очень любила музыку, и потом, когда я ее навещала после травмы на катке (Марина вывихнула ногу), начала утешать подругу, думая, что ей очень больно, но Маринка отмахнулась:
— Да не больно мне, я в музыкалку неделю ходить не буду!
Так что, те, кто считает наше советское детство скучными серым, очень ошибается. Надеюсь, когда-то появятся многотомные сочинения о нашем детстве, думаю, они будут пользоваться не меньшей популярностью, чем приключенческие романы.
